Не позволяйте оскорблять религиозное чувство верующего Русского народа

Фото: aquaviva.ru

Иерей Симеон Федорович Шевцов родился в крестьянской семье в слободе Ольшанка Новооскольского уезда Курской губернии 2 (15) февраля 1874 (по другим данным 1873) года в день Сретенья Господня. В крещении его нарекли Симеоном — что означает «услышанный Богом в молитвах» или «слышащий Бога» — в честь праведного Симеона Богоприимца. Крестили будущего пастыря в Свято-­Троицком храме, построенном в 1774 году. Однако метрическая запись за тот год не сохранилась, как и сам храм, о котором напоминают сегодня только полуразрушенные стены. О ранних годах жизни Семена Федоровича известно, что он успешно окончил курс в начальном народном училище Новооскольского уезда, а также курс в бесплатной музыкальной школе, состоявшей под покровительством Его Императорского Величества.

С 1895 года жизнь отца Симеона была связана с Петербургом (Петроградом). Свой путь в Церкви он начал на Ярославском синодальном подворье, где останавливались и совершали богослужения приезжие архиереи (ныне в зданиях подворья располагается православное радио «Град Петров»). Музыкальное образование дало возможность получить должность регента. Это послушание он нес до 1902 года. За свое усердие на этом поприще Семен Федорович имел одобрительные свидетельства (аттестаты) от присутствовавших в Святейшем Синоде архиереев. Желая посвятить себя духовному служению, он выходит из крестьянского сословия и проходит все ступени священнического становления. 12 января 1902 года его приняли на должность псаломщика к Александро-­Невской, в память императора Александра III, церкви Училищного совета при Святейшем Синоде.
В конце того же года будущий служитель Церкви вступил в брак с Еленой Петровной Тютчевой, в котором у них родилось четверо детей: Серафим (22 июля 1903 года); Сергей и Таисия (7 октября 1908 года), Алексей (22 марта 1911 года). Род Шевцовых продолжается по линии Сергея Семеновича.
Ходатайствуя о возведении Семена Федоровича в сан диакона к Александро-­Невской церкви, исполняющий обязанности председателя Училищного Совета при Святейшем Синоде протоиерей Павел Соколов дал ему следующую характеристику: «Кроме усердия» отличается «кротостию и благоговейной настроенностью». Таинство хиротонии совершил преосвященный епископ Ямбургский Сергий (Страгородский) в Свято-­Троицком соборе Александро-­Невской лавры 17 октября 1904 года. Через два года, в 1906 году, отец Симеон вернулся на Ярославское синодальное подворье уже в качестве штатного диакона и служил здесь до 1909 года.

Важной вехой в жизни отца Симеона стало служение в церквах Волкова кладбища Санкт-­Петербурга. Это был длительный период — с 9 февраля 1910 года до января 1919 года. В то время на кладбище функционировало пять храмов — Спаса Нерукотворного Образа, Воскресения Словущего, Всех Святых, Успения Пресвятой Богородицы и святого праведного Иова Многострадального — с единым причтом и настоятелем. Отец Симеон служил во всех пяти храмах, согласно череде и распоряжениям настоятеля. Он, как выходец из крестьянской семьи, много потрудился для духовного просвещения паствы. Батюшка совмещал диаконское служение с преподаванием пения и Закона Божия. В деревне Волковой специально под эти цели было предоставлено отдельное помещение. Отец Симеон, любя церковное пение, стал руководителем народного хора. За трепетное и ответственное отношение к доверенному ему делу Преосвященным Никандром дважды была выражена отцу Симеону благодарность. Общенародное пение в храме пользовалось большим успехом.
В годы Первой мировой вой­ны по инициативе митрополита Петроградского и Ладожского Владимира (Богоявленского) и настоятеля протоиерея Иоанна Соколова на деньги причта и пожертвования был организован Петроградский церковно-­приходской лазарет. Причт церквей Волкова кладбища передал под нужды лазарета прекрасное помещение. Для этой цели был отведен и оснащен всем необходимым имуществом целый этаж большого каменного дома по Расстанной улице, 23. Здание дома причта сохранилось до нашего времени. Владыка Владимир дважды посещал лазарет, этот факт отразила статья в журнале «Известия по Петроградской епархии», сопровожденная публикацией фотографий. На одной из них отец Симеон запечатлен вместе с владыкой Владимиром, а также с протоиереем Евгением Кондратьевым и настоятелем протоиереем Иоанном Соколовым. В деятельности лазарета отец Симеон принимал самое активное участие. Он «усердствовал в религиозно-­нравственных нуждах раненых воинов ежедневным чтением утренних и вечерних молитв», а также частым чтением духовных бесед, обучал их церковному пению. Владыка благословил всех тружеников лазарета, санитаров, заведующих хозяйством, сестер милосердия и похвалил за «стройное и согласное пение раненых», которые с его благословения и под руководством обучавшего их отца диакона Симеона Шевцова исполнили некоторые молитвословия: «Кресту Твоему поклоняемся», «С нами Бог», «Гимн народный». 3 мая 1916 года отец Симеон «за отличную, усердную службу» был представлен к награждению орденом Святой Анны 3‑й степени. Многочисленные архивные документы дореволюционной эпохи свидетельствуют о его усердном служении и одобрении священноначалием. Среди них сохранился отзыв благочинного округа протоиерея Василия Акимова: «При священнослужении благоговеен, к службе Божией весьма усерден, о пользе и интересах церковных заботлив и рачителен, с братией и сослужителями миролюбив, к народу и прихожанам всегда благожелателен, вежлив и услужлив, поведения весьма одобрительного».

С первых дней Октябрьской революции начался жесткий натиск новой власти на Православную Церковь. В этих условиях отец Симеон решает принять сан священника. В течение 1918 года он обучается на годичных пастырско-­благовестнических курсах. Их главной задачей было дать «основные элементарные сведения… пастырю и его помощникам в соответствии с условиями переживаемого времени». В начале 1919 года отец Симеон выехал из голодного Петрограда за хлебом в Курскую губернию, в Новооскольский уезд, где и остался. В этот период Курский край был охвачен огнем Гражданской вой­ны. Установление советской власти на этой территории, как, впрочем, и в других областях, проходило очень болезненно на фоне усилившегося стихийного крестьянского движения. По воспоминаниям современников, новая власть держалась исключительно «на штыках». Так, в феврале 1919 года был подавлен мятеж в слободе Чернянка, где служил отец Симеон. В течение всего этого года советская власть в Новооскольском уезде несколько раз переходила из рук в руки. Окончательно она утвердилась в Курской губернии только к декабрю 1919 года. В условиях разрухи, нанесенной Гражданской вой­ной, и усиливающихся гонений на Церковь отец Симеон делает решительный шаг к служению в священном сане. 16 мая 1919 года по собственному прошению в Знаменском Богородичном мужском монастыре он был рукоположен епископом Феофаном Курским и Обоянским в сан священника к Покровской церкви села Глинное Новооскольского уезда Курской губернии.

Сельский батюшка

Покровская деревянная церковь в селе Глинное была построена в 1866 году. Отцу Симеону суждено было стать одним из последних её настоятелей. По штату к Покровской церкви полагался только один священник и один псаломщик, поскольку это был небольшой сельский приход, состоявший из пяти деревень с населением около тысячи человек. Для причта отдельного дома не полагалось, выделялась только наемная квартира. Духовенство было «замучено и голодно», по словам одного из благочинных Курской епархии. Из «Формулярного списка Покровской, села Глинного бывшего Новооскольского уезда Курской Епархии, церкви» известно о награждении Симеона Федоровича Шевцова в 1923 году набедренником.
Об атмосфере, в которой приходилось служить cельскому пастырю, рассказывает письмо к М. И. Калинину, написанное им 20 октября 1927 года и приуроченное к десятилетию Октябрьской революции. В своем обращении к «всесоюзному старосте» отец Симеон писал о тяжелом, безотрадном положении сельского духовенства, которое постоянно подвергалось оскорблениям даже в храме, насмешкам и издевательствам в прессе, несправедливому суду, взиманию непомерных налогов. Также в письме прозвучало заявление о презрении к православной вере и верующим со стороны руководства советской власти. Об этом свидетельствуют несколько выдержек из него: «Наступают для Российской коммунистической партии великие юбилейные дни, разумея здесь, конечно, десятилетие Октябрьской революции, и, как говорят, будут оказаны многим гражданам многие милости, и только православному духовенству нет и, наверное, не может быть не то, что никаких милостей, а даже свободной жизни… Везде дерзкие насмешки, издевательства и грубое оскорбление…» Невозможно не обратить внимания и на такие пронзительные, очень важные строки упомянутого письма: «Не позволяйте оскорблять религиозное чувство верующего Русского народа». И тот факт, что слово «Русский» у отца Симеона написано с большой буквы, говорит о его высоком отношении к Отечеству и русской культуре, к заслугам и исторической памяти народа нашей страны. Отец Симеон был верным человеком Церкви. Ему были чужды идеи разделения, терзающие Церковь в тот период. По своим личным убеждениям он хотел быть «просто священником православной церкви». Ответ на это письмо отец Симеон, скорее всего, не получил, но, судя по наличию подчеркнутых в нем отдельных фраз и целых предложений, его внимательно прочитали и «пришили» к делу в 1929 году. Именно тогда один за другим последовали аресты, а за ними и ссылки.

1929 год был для страны годом «великого перелома» и новой волны жесточайших гонений на Православную Церковь. Отец Симеон, как сельский священник, разделил судьбу многих своих прихожан. Он был раскулачен, а затем 29 октября 1929 года, Особым совещанием при коллегии ОГПУ, арестован в своей квартире.
История сохранила для нас несколько фотографий батюшки из мест заключения. Одна из них хранится в архиве ФСБ по Белгородской области. На этой фотографии отцу Симеону 55 лет. Поражает его взгляд, направленный несколько в сторону, мимо объектива фотоаппарата. Суровый, мужественный, сильный, подчеркивающий его несгибаемую решимость и силу духа. В течение двух месяцев отца Симеона содержали в Старооскольском домзаке (доме заключенных) под номером 130. Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ 28 декабря 1929 года по ст. 58–10 ч. 2, 58–11 УК РСФСР постановили заключить его в концлагерь сроком на три года, позднее заменив эту меру высылкой в Архангельск с конфискацией имущества на тот же срок с 9 ноября 1929 года. В обвинительном заключении значилось: «за сходку кулаков на квартире и срыв собраний на селе». К этому делу приложили и письмо батюшки, адресованное М. И. Калинину.

В связи с арестом отца Симеона Покровскую церковь закрыли. Однако в апреле 1930 года государство, признавая совершенные «перегибы» в проведении коллективизации и закрытии церквей, вернуло её верующим. Колхоз в селе Глинное был создан в 1931 году. А церковь окончательно закрыли уже перед вой­ной, в 1940‑м. По словам жителя села Глинное, бывшего председателя колхоза им. Ф. Э. Дзержинского, Покровская церковь простояла закрытой до 1954 года, и лишь позднее её разобрали и из церковных бревен построили школу. По свидетельствам другого жителя села, церковь рушили с помощью двух тракторов. Весь деревянный материал был определен для строительства школы. Там, где плотники тесали бревна, детям можно было собирать щепки для растопки печек. Фундамент церкви разрешили жителям села разобрать на их нужды, но он оказался настолько прочным, что совсем не поддавался и не крошился. Печальной оказалась и судьба церковного архива. Он хранился на чердаке дома бывшего ктитора и уничтожен был местными мальчишками в годы вой­ны. Дом священника приспособили под молокоприемник колхоза. По семейным воспоминаниям, матушка отца Симеона Елена Петровна в конце 50‑х годов посещала село Глинное со своим внуком. Тогда еще были живы люди, которые помнили батюшку и очень тепло, с уважением и благодарностью о нем вспоминали. Храм более не восстанавливался, но праздник Покрова Пресвятой Богородицы до сих пор в селе Глинное отмечается как престольный в память об утраченной церкви.

После ссылки отец Симеон вернулся в Ленинград, но в связи с проводимой в городе паспортизацией вынужден был сразу выехать во Псков. Небольшой период времени, менее двух лет, с конца 1932 до весны 1934 года, он был священником Троицкого собора Псковского кремля. Получив паспорт, весной 1934 года он снова приехал в Ленинград с целью поступить на старое место служения на Волково кладбище. Из архивных источников известно, что отец Симеон служил не только на Волковом кладбище, но и в Свято-­Духовской церкви бывшей Александро-­Невской лавры, которая функционировала как приходская на месте упраздненного монастыря. Постоянного места проживания в Ленинграде он не имел. На момент своего следующего ареста отец Симеон жил отдельно от семьи в деревне Каппизи Ленинградской области. Путь исповедничества как священник он прошел один. Ему удалось спасти своих родных от преследований и позорного клейма «врагов народа».
События в Ленинграде к тому времени становились всё более трагичными. В марте-­апреле 1935 года проводилось массовое выселение из города «чуждого населения», так называемый «кировский поток». О масштабах происходившего наглядно повествуют дневники Любови Шапориной: «Весною 1935 года в Ленинграде становится жить страшно». «В несчастном Ленинграде стон стоит, и были бы еще целы колокола, слышен был бы похоронный звон. Эти высылки для большинства — смерть». Слова эти оказались пророческими. 11 марта 1935 года последовал второй арест отца Симеона за «антисоветскую агитацию среди верующих, об ужасах ссылки». Он попал в этот «поток» как священник Свято-­Духовской церкви. Уже имея опыт ареста и ссылки, отец Симеон на допросе отвечал на все вопросы предельно лаконично и сдержанно. Его показания не содержат компрометирующих сведений. Особо нужно подчеркнуть, что не желая подвергать опасности свою семью, отец Симеон скрыл на допросе факт её наличия. По итогам допроса сотрудник УНКВД ЛО отметил, что арестованный «от показаний воздерживается, связей с антисоветским элементом не дает», и заключил следующее: «по частым разъездам и сменам службы может быть отнесен к „летунам“, что предпринимает с целью создания лучших условий для антисоветской деятельности». 17 марта 1935 года отец Симеон был осужден «как социально опасный элемент» и выслан в город Оренбург сроком на пять лет. О жизни и служении здесь отца Симеона данных нет. В шаговой доступности от его последнего адреса проживания (Оренбург, Пролетарская ул., д. 222, кв. 4) находилась единственная действующая в Оренбурге Свято-­Дмитриевская церковь, которая использовалась и староцерковной, и обновленческой общинами.

Приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» от 30 июля 1937 года дал старт невиданному по размаху массовому террору. Как ранее судимый по ст. 58, отец Симеон находился на учете местного НКВД и идеально подходил под определение оперативного приказа о «кулацкой» операции, что впоследствии и определило суровость приговора. Ордер на его арест был выдан 3‑м отделом УНКВД по Оренбургской области 2 сентября 1937 года, но пришли за ним только 4 сентября, когда, по воспоминаниям родственников репрессированных, в Оренбурге прокатились массовые аресты высланных из Ленинграда. В ходе обыска в квартире отца Симеона был изъят в качестве «улики» лишь его паспорт.
В Архиве ФСБ по Оренбургской области хранится Дело № 2742 по обвинению Шевцова Семена Федоровича. В нем хранится последний прижизненный портрет пастыря, сделанный на фоне дома с кирпичной кладкой. Трогает душу его кроткий, смиренный, скорбный взгляд. По документам отец Симеон проходил как «кулак-поп», «без определенных занятий». Надо отметить, что понятие «кулак» употреблялось большевиками не в моральном или социально-­экономическом аспекте, а как чисто идеологическое клише, равнозначное понятиям «эксплуататор» и «враг народа». Отсюда многочисленные словосочетания и словообразования, носящие политико-­идеологическую направленность: «сын кулака», «кулак-поп», «кулак-­церковник» и т. д. Отец Симеон, будучи выходцем из деревни и в прошлом сельским священником, был отнесен именно к этой категории.

С апреля 1937 по начало января 1938 года Оренбургский НКВД возглавлял А. И. Успенский, старший майор госбезопасности. На должности руководителя Оренбургского НКВД он зарекомендовал себя в качестве фальсификатора дел о многочисленных вымышленных повстанческих формированиях, послушно и даже «творчески» выполнявшего приказы по репрессиям. С санкции приказа № 00047 формулировалось краткое обвинительное заключение. 3‑й отдел УГБ НКВД сфабриковал Дело «контрреволюционной, фашистской организации „Российский общевоинский союз РОВС“», которая, по версии следователей, «ставила своей задачей свержение Советской власти и установление в СССР фашистского строя». Как указывается в материалах следствия, «участники организации проводили шпионскую диверсионно-­террористическую работу, а также подготавливали кадры для действий во время вой­ны». Дело было плодом грубой фальсификации. Чекисты сами говорили: «Мы не позволим сделать из вас святых, обольем такой грязью, что вовек не отмоетесь…» Пункты обвинения были абсурдны, максимально жестки и абсолютно несовместимы с его священным саном. В «Обвинительном заключении» читаем: «„Следствие“ установило, что Шевцов Семен Федорович был „завербован“ в фашистскую РОВС в июле 1935 года штабс-­капитаном Колчаковской армии Рябининым Федором Михайловичем и, как активный участник организации, до дня ареста занимался шпионско-­диверсионной деятельностью, активно готовился к совершению террористических и диверсионных актов, которые приурочивались к началу вой­ны СССР с Германией или Японией». Особый акцент делался на «организацию» вооруженного восстания в селе Глинное в годы коллективизации и «участие» в расправе над партизанами села Глинное в 1919 году. Одним из пунктов обвинения было «участие» в банде «зеленых», что само по себе было нелепо, так как «зеленое» движение вырастало на базе массового дезертирства крестьян и уклонения от призыва как в РККА (главным образом), так и в Белую армию. Советская власть припомнила батюшке его служение на селе в годы Гражданской вой­ны и коллективизации. Надо отметить, что участие в восстаниях той эпохи, убийства коммунистов приписывались большевиками как отягощающий фактор, с целью «утяжелить вину» и подвести обвиняемого «под статью». «Контрреволюционные преступления» были связаны с «участием» «в монархическо-­контрреволюционной организации, состоящей из духовенства и возглавляемой митрополитом Серафимом (Чичаговым)» и «контрреволюционной пропагандой против проводимых мероприятий и правительства на селе» в 1935 году. В заключении обвинения указано, что отец Симеон свою вину «признал» и «полностью изобличается показаниями» других обвиняемых — Ф. М. Рябининым, В. Н. Ершовым, Н. А. Калининым. По данным «Книги памяти жертв политических репрессий по Оренбургской области» и «Ленинградского мартиролога» удалось восстановить их биографии. Они также были высланы из Ленинграда в 1935 году и принадлежали к представителям так называемых «чуждых классов». Можно предположить, исходя из анализа биографических данных осужденных, что по делу РОВСа в Оренбурге проходили высланные из Ленинграда. Их, абсолютно незнакомых друг другу людей, искусственно объединили в одну группу.
К сожалению, подтвердить или опровергнуть факт «признания» отцом Симеоном своей вины в настоящее время не представляется возможным, так как в предоставлении копии протокола допроса исследователям отказано. Обвинительное заключение утверждалось начальником УНКВД по Оренбургской области старшим майором госбезопасности Успенским. Обращает на себя внимание тот факт, что и обвинительное заключение, и санкция на арест отца Симеона были подписаны карандашом. Вероятнее всего, документы подписывались на заседании «тройки» 25 октября. В этот же день был вынесен приговор по ст. 58–1а‑8–11 УК РСФСР к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией личного имущества. Вместе с отцом Симеоном расстрельные приговоры, по данным Книги памяти, получили 210 человек, из них 106 человек — административно высланные из Ленинграда. Показателен и их социальный состав. Это представители дворянства, бывшие офицеры царской и Белой армий, среди них два священнослужителя. Выписка из протокола «тройки» УНКВД Оренбургской области гласит: «Входил в состав контрреволюционной фашистской организации РОВСа. В дни Гражданской вой­ны активно боролся против Красных партизан. На протяжении ряда лет занимался шпионской деятельностью. Подготавливал диверсионные акты на объектах оборонного значения. По отношению членов правительства высказывал террористические настроения». В действительности дело о якобы раскрытии подполья РОВС на Урале и в Сибири являлось типичной для тех лет фальсификацией НКВД. Обвинение в причастности к РОВСу для «белогвардейцев», «церковников» и реэмигрантов автоматически предопределяло расстрельный приговор.

Путь страданий от ареста до расстрела у отца Симеона длился полтора месяца. Согласно секретному предписанию Фриновского, заместителя Н. Ежова, осужденным на смерть запрещалось объявлять приговор. Постановление «тройки» УНКВД Оренбургской области от 25 октября 1937 года о расстреле Шевцова Семена Федоровича было приведено в исполнение 27 октября 1937 года в час ночи. Отцу Симеону было 63 года.
История сохранила для нас страшные подробности, как это было. Здание Оренбургского НКВД располагалось на углу улиц Кирова и 9‑го января, в самом центре города (до революции Гостинодворская улица). С дальней стороны здания по Соляному переулку находились ворота для въезда во двор, куда привозили осужденных. Во дворе приводились в исполнение расстрельные приговоры. Во время производства расстрелов включался установленный во дворе двигатель, шум работы которого заглушал звук выстрелов. По свидетельству горожан, расстрелы проводились также и во дворе здания напротив, где располагался тогда один из военкоматов (ныне отделение полиции). И в больших подвалах здания американской гостиницы купца Хусаинова на Пролетарской улице, располагающейся недалеко от последнего адреса священника. Заключенных в советское время свозили также и туда, а потом мертвых и живых вместе на машинах везли в Зауральную рощу, где груз зарывали в траншеи. По воспоминаниям родственников репрессированных, заключенных заставляли рыть большую могилу, а затем расстреливали и пригоняли следующую партию заключенных. Чтобы не привлекать внимания к расстрелам, для жителей ближайших дач и домов устраивали киносеансы. В 1940‑х годах Урал сильно разливался, и вода стала размывать захоронения. Тела плыли по реке, часть из них прибивало к городскому пляжу, и тайное явилось в свет. Во избежание огласки реку поспешно усмирили, её русло отвели в сторону, и снова стало тихо и спокойно. Но люди видели всё… Старый берег в итоге превратился в старицу и перестал размываться при наводнениях. На долгое время это место было забыто. Преданы забвению люди, здесь погребенные.

Спустя 52 года после трагической кончины иерея Симеона 19 июля 1989 года прокурором ПРИВО по Оренбургской области уголовное Дело № 5538 было пересмотрено. Обвинение признано сфальсифицированным. На основании ст. 1 Указа президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года о дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30–40‑х и начала 50‑х годов, С. Ф. Шевцов считается реабилитированным.
В архивной справке УФСБ по Оренбургской области указано, что точное место расстрела и захоронения С. Ф. Шевцова неизвестно. Однако в «Книге памяти» есть упоминание и об отце Симеоне. В 1993 году в Зауральной роще был открыт памятник «Жертвам политических репрессий в Оренбургской области». Его венчает высокий православный крест. На гранитной плите его высечены слова: «Вам, великомученикам, безвинно расстрелянным в годы сталинских репрессий, погребенным здесь, вечная память». Объект признан памятником истории и культуры. Общее число захороненных на объекте культурного наследия — более 8400 человек.

Репрессиям подверглись и члены семьи отца Симеона. Позднее была арестована и сослана в Магадан его невестка. Матушка Елена Петровна в сентябре 1937 года выехала в Подольск к дочери Таисии. Из дела также известно, что она жила и в Оренбурге, разделяя тяготы ссылки своего супруга. Разделенная семья оказалась разбросанной от Ленинграда и подмосковного Подольска до Магадана. Два сына отца Симеона — Серафим и Сергей — умерли в самую лютую зиму ленинградской блокады 
(1941–1942 годы). Тема репрессий в семье была закрытой. Но когда изменились времена и условия, правнук отца Симеона, Сергей Юрьевич Шевцов, начал поиск информации о своем родственнике. О том, что его прадед был священником, он узнал, когда ему было примерно 25–30 лет, из разговора с матерью. Она упомянула, что прабабушка ­когда-то давно ездила с внуком, отцом Сергея, на свое старое место жительства — в село Глинное Белгородской области. Долгие годы существовала семейная легенда о том, что отца Симеона арестовали и потом утопили на барже в Финском заливе. Когда начались поиски, практически никого, кто бы мог назвать его имя, не осталось в живых. Информация о батюшке собиралась не один год буквально по крупицам в архивах Белгорода, Курска, Санкт-­Петербурга, Архангельска и Оренбурга.