Рождество на обложке и под обложкой

Фото: aquaviva.ru

Традиция подготовки праздничных рождественских и пасхальных номеров газет и журналов, установившаяся в России с последней четверти XIX столетия, сберегалась и умножилась после 1917 года лишь в странах русского рассеяния. Из газет первенствовали здесь парижские «Последние новости» Павла Милюкова и «Возрождение» Петра Струве, сохранившие праздничные выпуски и после его отказа от редактирования газеты. Последующие издания Петра Струве — парижские газеты «Россия» и «Россия и славянство», также радовали читателей подобными материалами. Не отставали белградское «Новое время» и рижские «Последние новости», «Харбинское время» и харбинская же «Заря» и даже вильнюсское «Эхо». Авторами рождественских и пасхальных очерков, рассказов, воспоминаний и стихотворений становились как известные литераторы и журналисты (зачастую просто перепечатывавшие подходящие случаю фрагменты уже известных своих произведений), так и сумевшие привлечь внимание редакции прежде неизвестные авторы. Иногда такие случайные материалы становились наиболее заметными в номере…
Самые любимые зарубежные русские еженедельные журналы — парижская «Иллюстрированная Россия» и харбинский «Рубеж», кроме текстов помещали и соответствующие духу праздников иллюстративные материалы — рисунки, репродукции картин и художественные фотографии известнейших мастеров, праздничные ребусы и загадки. Публиковались и карикатуры, обличающие совсем не симпатичные стороны светских увеселений по случаю праздников христианских. Всё это вполне соответствовало манере прежних лучших русских журналов — «Нива», «Природа и люди», «Осколки», «Лукоморье», «Солнце России».

Основанное в 1923 году в словацком селении Ладомирова Православное русское иноческое Типографское братство, начавшее в 1928 году выпуск двухнедельной газеты «Православная Карпатская Русь», переименованной затем в «Православную Русь», ежегодно посвящало последний декабрьский и первый январский выпуски празднику Рождества Христова (и готовило также и особый пасхальный номер). Там же публиковались подробные отчеты о сборе средств и проведении ежегодной рождественской ёлки для крестьянских детей. Это начинание, запечатлевшееся в памяти целого поколения жительствовавших в окрестностях Вышнего Свидника словацких и русских детей, утвердил в обители иеромонах Савва (Струве), в годы своей учебы в Богословском институте на Сергиевском подворье в Париже преуспевший в организации ежегодных детских рождественских праздников. Издания эти читали русские и нерусские люди по всему миру, кроме… советской России, куда газеты эти всё же доставлялись, но лишь нелегально и в единичных экземплярах.

Однако на общем фоне беспощадного искоренения всяческих христианских традиций и установлений конец года 1935‑го привнес в безнадежно унылую советскую культурную повседневность никогда уже не зажившую благодатную трещину — официальное допущение в качестве детского праздника ёлки новогодней, а не рождественской. Христиане же обрели больше свободы во внешнем оформлении домашнего празднования Рождества Христова и были избавлены от прежде рыскавших по их домам «безбожных патрулей» из малоумных народных активистов — сроки установки и выноса новогодней ёлки из дома строго не оговаривались.
Это отразилось в первую очередь в оформлении детских изданий, которые в предновогодних номерах прежде наперебой клялись в необходимости искоренения гнусных буржуазных пережитков, позорящих детей страны всеобщего благоденствия (см. об этом: Вода живая. № 1, 2024). Тут отметим иллюстрации наипопулярнейшего детского журнала «Чиж». Уже декабрьская обложка 1936 года отсылает в ­какие-то забытые миры, и среди окруживших увенчанную звездой отнюдь не Вифлеемской праздничную ель персонажей крайний справа явственно напоминает именно рождественского волхва, как и вся окружающая ёлку группа навевает воспоминания о собравшихся у рождественских яслей… 

В обложке года 1937‑го уже очевидно влияние художественного редактора: красочная ёлка здесь плохо увязана с расположившимися перед нею игрушечным медведем и девочкой с белым кроликом на руках, а на венчающей дерево по-прежнему красной звезде теперь проступают желтые серп и молот. Зато внутри журнала презабавная иллюстрация к рассказу Михаила Зощенко, и вновь с ёлкой, но — в окружении резко не пролетарского вида малышни и такой же их наставницы: подобные одеяния плохо вяжутся с жизнью России 30‑х годов, как и концовка той же публикации — снова такие же малосоветские дети под роскошными еловыми лапами.

Обложка же 1938 года — и вовсе без ёлки… Вместо нее — дети в маскарадных костюмах деда Мороза и, вроде бы, арлекина в сочетании с нелепо подвешенными на ветки или расставленными игрушками — животными и куклой… Но всё это, нарисованное ярко, умело и с претензией на торжественность, существенно отличается от тусклых новогодних материалов прежних лет…

Из послевоенных русских газет эмиграции наиболее прославилась своими рождественскими выпусками парижская «Русская мысль», с момента появления в 1947 году и до закрытия ежегодно отводившая праздничным литературным и художественным материалам последний в году номер. Очерки, стихотворения и рассказы рождественских выпусков «Русской мысли» вполне составят несколько томов прекрасного чтения для аудитории всех возрастов и взглядов.
Мы же предлагаем сегодняшним читателям любопытное стихотворение очень известного прежде в России поэта и постоянного автора парижских и белградских газет князя Фёдора Касаткина-­Ростовского. Это печальные воспоминания о том, чего уже больше, скорее всего, не будет: в России давно нет ни тех, кто умел так жить, ни тех, кто мог бы еще это припомнить.
Другой автор публикуемого нами замечательного и традиционного рождественского рассказа скрыл свое имя. Но это явно не ­кто-то из регулярно пишущих в «Православной Руси» — и ладомировский архимандрит Серафим (Иванов) и архимандрит берлинский — Иоанн (Шаховской) всегда подписывали свои литературные произведения. Время и место повествования точно не обозначены, но, скорее всего, события происходят уже в России советской.