Макиавелли все знают, потому что он написал «Государя» – учебник для всех циничных властителей. И сказал, что «цель оправдывает средства». Чтобы донести эту мысль до простого народа, Макиавелли написал еще и комедию «Мандрагора» – там про юношу, идущего на все, чтобы сблизиться с возлюбленной. В жанре площадного фарса в театре «Приют комедианта» ее поставил Искандэр САКАЕВ.
– А что – пьеса Макиавелли еще не устарела?
– Она удивительно соответствует духу нашего времени – ведь она об аморальных людях, не отягощенных принципами. Мне кажется, что Макиавелли, собственно, и написал «Мандрагору» в столь откровенно площадной форме, чтобы получить подтверждение: его тезис, что цель оправдывает средства, вызывает отклик не только у ученых, политиков и церковников, но и среди простых людей.
– А вам-то как – правильная мысль?
– На мой взгляд, это тотальная деструкция христианской морали.
– Вы в некотором смысле сделали свой «пир во время чумы»?
– Да, весь ход пьесы – упоение весельем: «слава богу, сегодня мы живы, что будет завтра, то оно и будет». Надо успеть получить максимум чувственных и материальных удовольствий. Но не забывать говорить о высоком. Такая форма существования сейчас особенно остро ощущается. Во всяком случае, в Москве. Всеобщая тотальная игра со всем и во все, пока еще дают возможность поиграть. Поэтому как раз ко времени такой ярко бабахающий театр.
– Петербургский зритель как будто не слишком готов воспринимать это бабахание.
– После премьеры у меня двоякое чувство. Да, я сделал то, что хотел: абсолютно коммерческое и плоскостное сочинение Макиавелли при помощи стилизации под площадной, грубый театр и будучи положено на абсолютно безбашенную игру выводится на какой-то другой, более сложный уровень. Может быть, пока не все гладко, как должно быть. Но это нормально для премьеры – обычно спектакль дозревает к 10 показу. Но с другой стороны, да, я в очередной раз убедился: Петербург – особый город. На то, что в Москве зал с полщелчка включается, Петербург может не отреагировать вовсе.
Я с ужасом думаю, какую я бы увидел реакцию петербургской публики на свои московские премьеры – «Театральную историю» или «Дядю Ваню». Виктор Минков (директор театра «Приют комедианта». – Ред.) рассказал: в Афинах буквально дрались за билеты на спектакль «Братья» (психоделический коллаж по «Братьям Карамазовым». – Ред.), а в Петербурге на него по билетам приходит человек сорок. Хотя это замечательная работа.
– Так вы понимаете, в чем же особенность Петербурга?
– С одной стороны, это город очень большой рефлексии, здесь ты все время задаешь себе мучительные вопросы. Хотя обычно в мегаполисах на это попросту нет времени. С другой стороны, он партикулярный и застегнутый на все пуговицы – до того что дышать нельзя. Город строг по отношению ко всем окружающим и к себе самому. Потом, Москва – как открытая книга. Там даже если хамят, то делают это в открытую, от всей души. А в Петербурге... Как очень точно заметил Петр Наумович Фоменко, это «город тайной недоброжелательности».
– Почему вы вообще решили ставить столь фривольный спектакль в партикулярном городе?
– Так тем интереснее. В этом есть доля провокации. Спектакль рассчитан не на отторжение, конечно, но на момент раздражения, вызова. Мы, конечно, никого краской не обливаем, но элементы площадного непристойного фарса присутствуют.
– На премьере у меня возникало чувство, что зрители не знают, как реагировать. Неприлично же громко смеяться в приличных домах.
– Тем более над неприличными анекдотами. При этом все их знают и при случае тайком поделятся. Понимаете, неинтересно делать в Петербурге гоголевского Гоголя или Достоевского в духе достоевщины. Такого театра в городе много, в отличие от театра фонтанирующего, непристойного, полного витальных сил. Я очень верю в то, что стихия игры заразительна, и даже если вначале отторгаешь, то постепенно втягиваешься в нее.
Вообще, мне кажется, что Петербург нуждается в притоке молодой режиссуры. Безусловно, можно назвать ряд имен: Женя Сафонова, Яна Тумина, не говорю уже о добившихся реального успеха Волкострелова, Александровского, Диденко. Но ведь и успешные в Питере востребованы куда меньше, чем в Москве и в регионах – их спектаклей практически нет в больших государственных институциях, и, по большому счету, они не определяют климат в театральном Петербурге.
– И что же делать?
– В первую очередь создать свободные финансово обеспеченные площадки. Сейчас же всё держится на голом энтузиазме. Так уж получилось, что многие институции, которые заявляли о своей лояльности, какой-то открытости в отношении молодых авторов, в определенный момент начинают разрываться между желанием двигаться вперед и сохранять статус кво.
Я прекрасно понимаю худруков – очень трудно задавить в себе диктаторское начало, отпустить вожжи и пустить на свою площадку чужаков, не вмешиваясь в их эксперименты. Выход из тупика в этой стагнирующей ситуации – наличие свободных площадок. Причем они не должны возникать только по частной или получастной инициативе. В конце концов, для чего-то существует Союз театральных деятелей? В Москве эта проблема не так остра – там больше театров, и у режиссера, вступающего в жизнь, больше возможности себя показать.
– А нужен театр современному обществу?
– Только очень высокая культура нуждается в театре. Очень многие культуры в театре (как институции) не нуждаются. Наша нуждается. А вот США не нуждается в репертуарном драматическом театре в той форме, в какой он существует в России и в Европе.
– Но там же Бродвей!
– Это чистой воды бизнес, и ничего более. Насчет него у меня долгое время было много иллюзий, порожденных незнанием. Я считал Бродвей отличным аргументом в спорах по поводу того, должен ли театр самостоятельно зарабатывать. Пока не встретился с уникальным продюсером Эмануэлем Эйзенбергом, который знает Бродвей «от и до». Он объяснил, как эта машина работает и что в итоге производит.
Вот он-то уверял меня: то, что мы имеем наш репертуарный театр, – это уникальное, колоссальное завоевание, которое нельзя ни в коем случае терять. В Штатах в драматическом театре как системном явлении, влияющем на умы людей, нет потребности.
– Так и у нас тоже – 2 процента ходит в театр.
– Ну, два процента в наших условиях уже немало. Проблема в том, что самих театров для такой огромной страны как Россия на самом деле мало, а хороших еще меньше, а хороших и открытых для молодых совсем единицы.
– Самому-то вам нравятся современные постановки, современная драматургия?
–Я до кишечных спазмов ненавижу современную драматургию, особенно российскую – не вижу в ней искусства. Но тут решил рискнуть – работаю в Москве над одним проектом по современной драматургии с живым автором. Это для меня такой способ преодоления творческой стагнации. Я, например, прежде не выносил лаборатории. Был убежден, что это по большей части профанация или имитация. Но недавно в Уфе поучаствовал в лаборатории, она закончилась спектаклем, вошедшим в репертуар Башкирского академического театра. Это версия «Илиады» – молодые режиссеры и драматурги сочиняли микропьесы на сюжеты Троянской войны. Потом все это мною объединялось в один общий спектакль. В спектакле получился любопытный финал: для него ученица Николая Коляды Ангиза Ишбулдина написала мощный монолог Троянского Коня, который мечтает избежать неизбежного и, естественно, не может. Те, кто у меня в животе, хотят уничтожить город. Но этого нельзя допустить. Может, мне заржать? Может, поджечь себя? Как и чем? И вот эта мука знания и бессилия замечательно переданы. Ради этого стоило полюбить современную драматургию.
Досье
Искандэр Сакаев, выпускник ВГИКа, режиссерской магистратуры при Школе-студии МХАТ и Центре им. Мейерхольда, стажировался в Японии. Его спектакль «Цветы для Чарли» в Александринском театре идет 9 лет. В московском Театре наций Сакаев поставил «Честного афериста», а в МХТ им. Чехова представил эскиз «Зулейха открывает глаза». В «провинциальной» России отметился работами над «Заводным апельсином», «Ромео и Джульеттой» и «Вальпургиевой ночью» .
Елена БОБРОВА, фото pkteatr.ru